Зелёная Дверца - Статьи
Ф.Дольто

Перечитывая Фр. Дольто (ч.5)

В Зеленую дверцу приходят разные мамы: и овдовевшие еще до рождения ребенка, и такие, как сказала о себе одна из мам, «которым достался «готовый», не выношенный под собственным сердцем, ребёнок». Их любовь задает еще больше тревожных вопросов. Разговаривая с ними, мы часто вспоминаем слова Ф.Дольто.

«Считается, что ребенок, не знавший отца или лишившийся матери, — это несчастный ребенок, которому очень трудно адап тироваться. Находящиеся рядом люди могут сделать очень многое для ребенка, о котором им известно, что он не знает своего отца, при условии, что они не дадут ему оторваться от своих корней и будут говорить с ним как с ребенком, который происходит пускай и от неизвестного родителя, но ценного уже одним тем, что произвел на свет сына или дочь. Никто не появляется на свет сам по себе и не рождается без отца — даже если он знает только свою мать; каждый человек имеет предков по двум линиям. Полагаю, что именно в этом состоит проблема усыновленных детей, как, впрочем, и родных.

Если в раннем детстве ребенка или в период беременности его матери его появление на свет считалось позором — какими бы причинами это ни было вызвано (тяжелые роды, нежеланное половое сношение), — ребенок может сохранить впечатление (особенно если эти мысли взрослых не облекались в слова), что значение его жизни сводится к боли, презрению, печали. Полагаю, что в этом случае он словно должен провоцировать свою мать, родную или приемную, которая его растит, чтобы она призналась ему, кто на самом деле его родной отец и родная мать. Думаю, что человек испытывает потребность ощутить связь со своим воплощенным происхождением, с тем, что мы зовем первоначальной сценой, то есть со сценой зачатия, продолжения рода; при этом ему нужно, чтобы те, кто с ним об этом говорит, принимали его нынешнего, даже если зачатие оказалось для его родительницы источником проблем, чтобы ему дали понять, что теперь они рады его зачатию или во всяком случае оправдывают его. Ребенку, даже если сегодня его любят, важен тот момент, когда встретились три желания и дали начало его аутентичной жизни; любовь не может отрезать его от истоков его существования в мире — существования, которое тогда было предметом надежд или стыда, а теперь стало предметом любви. Я полагаю, что положительное в человеке формирует именно эта не прерывность, прослеживающаяся начиная с зародыша. Если ребенка воспитывают не родные, а приемные родители или посторонние люди, они обязаны ему сказать: «Благословенны твои отец и мать, благодаря которым сегодня мне дано счастье любить тебя», или: «Как я бла годарна твоим отцу с матерью!» Это и означает любить человека, любить сына или дочь мужчины и женщины, которые пожелали друг друга, чтобы произвести на свет дитя. «Сегодня я люблю в тебе представителя двух здесь и теперь перекрестившихся историй, существо, обладающее ценностью и достоинством, отпрыска двух семей, которому назначено быть творцом и, быть может, продол жателем своего рода.» Я думаю, что именно в этом заключается для ребенка смысл его жизни, выражаемый посредством структури рующего высказывания здорового нарциссизма…»

Ф. Дольто «На стороне ребенка», Москва-Санкт-Петербург,1997г. Стр. 248,249.

А вот история, которую приводит Ф. Дольто в той же книге:

«Помню сторожиху, которая приводила к нам в Мезон Верт свою дочку и детей своих соседок, и как однажды она сказала мне об одной девочке: «У нее нет отца». Ребенок был здесь же, рядом с нами. Я обратилась к малышке: «Слышишь, что сказала эта дама? Она говорит, что у тебя нет отца, но это неправда. Наверно, она просто не знает». Сторожиха не унялась: «Нет, нет, у нее в самом деле нет отца, он умер, когда ее мать была ею беременна; я очень хорошо их знала». И она рассказала. «Он так ее любил, он хотел, чтобы у него родилась девочка, даже купил для нее заранее платьице, сам выбрал для нее имя…» Об этой девочке всегда говорили, что у нее нет отца, делая из нее что-то вроде символического паралитика, у которого отнята половина тела. Эта женщина, на чьем попечении девочка находилась с самого детства, знала ее отца — и все-таки малышка до сих пор могла думать, что отца у нее не было. Открытие — то, что отец все же был — преобразило жизнь этого ребенка, а тем самым и жизнь ее матери, жизнь труженицы, посвященную дочери; до того она проводила все свободное время у супружеской четы, вскормившей ее дочь, и сама себя тоже чувствовала девочкой, близнецом своей дочери, потому что в памяти задержалась на обстоятельствах смерти своего юного мужа, который погиб от несчастного случая и о котором она никогда не рассказывала дочери как об отце…» Стр. 268.